довольно округлое, нежно-розового цвета, подобного лепестку вишни. Черты лица без малейшего недостатка. Глаза с узким разрезом не годятся. Брови непременно густые. Переносице не следует быть слишком узкой, а линия носа должна повышаться плавно. Ротик маленький, зубы ровные, белые. Уши продолговатые, мочки тонкие, чтобы сквозили до самого корня и не прилегали плотно к голове. Очертания лба не должны быть искусственными, пусть волосы растут на нем так, как от природы положено. Шея стройная, и чтобы пряди из прически сзади не выбивались. Пальцы нежные длинные, ногти тонкие…

Большие пальцы на ногах должны отгибаться в сторону, кожа на пятках прозрачная. Талия длиннее обыкновенного, бедра крепкие, не мясистые, задок пухлый. Манеры грациозные, речь приятная. Должна уметь носить платье с изяществом, вид иметь благородный, нрав тихий. Сверх того, ей надлежит иметь познания во всех изящных искусствах, которые приличествуют даме. И чтоб на ее теле не было ни единого родимого пятнышка!..»[25]

Это классическое определение канонов красоты японской женщины дано в XVII веке главным глашатаем японского эротизма, писателем, новеллистом, знатоком женских достоинств и нравов «веселых кварталов», автором «Повести о Гэнгобэе, много любившем», «Повести о пяти женщинах, предавшихся любви» и «Истории любовных похождений одинокой женщины» Ихара Сайкаку. Крупнейший автор позднего японского Средневековья, Ихара писал на многие темы — его справедливо называют создателем неформальных учебников житейской мудрости для своих современников. Он немало занимался морализаторством, рассказывал простым и доступным языком о конфуцианских и буддийских канонах, но все же сказать, что только этим он сохранился в памяти народа, — сильно покривить душой. Это знали и современники писателя: спустя восемь лет после смерти Сайкаку появился роман Мияконо Нисики, в котором знаменитый новеллист попадал в буддийский ад: за «великий грех, что писал чудовищные небылицы про людей, с которыми не был знаком, так, будто это сущая правда». Ихара Сайкаку мастерски владел тем, что спустя триста лет российский писатель Борис Акунин назвал «главным фокусом» профессии литератора: «Как можно правдоподобнее врать о том, что могло бы случиться, но чего на самом деле не было». Что ж, попробуем разобраться, за что именно писателя поместили в ад его современники.

Ихара Сайкаку стал первым и самым известным «певцом изменчивого мира» — автором многочисленных рассказов (укиё дзоси) об этом самом мире (укиё), визуальным выражением которого стали появившиеся и мгновенно получившие широкое распространение гравюры укиё-э. Те самые гравюры, которые совершили переворот в середине XIX века в головах европейских художников и одной из главных тем которых стало отражение простой и незатейливой жизни простых горожан: ремесленников и купцов, небогатых самураев и ронинов[26], жаждавших не только, а может быть, и не столько достижения высот самосовершенствования, сколько незатейливых наслаждений и удовольствий. Само собой, что одно из главных таких удовольствий поджидало горожан в распространившихся по всей стране кварталах веселого времяпрепровождения с красивыми девушками — как их еще называли, «кварталах ив и цветов».

Ихара стал идеологом плотской любви средневековой Японии, его взгляды стали чем-то вроде незыблемых истин. Сегодня они служат основой для понимания основ гендерных отношений современной Японии. Удивление нынешних европейцев не идет ни в какое сравнение с тем, которое, наверное, испытали европейцы в XVII–XVIII веках: в стране, где у власти пребывало сословие самураев, иногда так похожих на уже забытых дома рыцарей, одним из популярнейших авторов был Ихара Сайкаку, горожанин по происхождению, можно сказать, буржуа. И вместо произведений, сходных с легендами о короле Артуре и сэре Ланселоте, в которых чуть ли не превыше всего ставится любовь к женщине и преклонение перед ней, они обнаружили, скорее, аналог «Декамерона». Когда читаешь его книги, помимо дополнительных, простодушно-цинично прописанных элементов красоты вроде Девяти достоинств женщины (красивые руки, ноги, глаза, рот, голова, хороший нрав, цвет лица, голос, фигура), напоминающих оценку лошади цыганом, — и даже хороший нрав точно так же учитывается, поражают то и дело проглядывающее презрение к женщине и страх перед ней. Вот в «Повести о Сэйдзиро из Химэдзи» проскальзывает «оговорка по Фрейду»: «…пряди черных волос свились в толстый жгут, которым можно укротить и ревнивую женщину[27]», а в «Повести о зеленщике, сгубившем ростки любви» Ихара эмоционально восклицает, отбрасывая сужающий эпитет «ревнивая»: «Поистине, нет на свете существа страшнее женщины! <…> Женщина не годится ни в оборотни, ни во вдовы — не выдержит до конца! И если мужчина даже троих или пятерых жен поубивал, а после этого опять взял себе новую — это не должно считаться преступлением!»

В творчестве Ихара Сайкаку, знаменитого певца «веселых кварталов», для европейского читателя совсем не много веселья. Его высказывания о женщине и любви сильно напоминают тезисы популярного в Японии средневекового китайского поэта Су Дун-по, говорившего, что «…плотская страсть между мужчиной и женщиной сводится к тому, чтобы обнимать безобразные тела друг друга». Согласитесь, как далеко это от возвышенной романтики женской прозы эпохи Хэйан, от свободных «ночных» отношений и романтического обмена изысканными стихами и как близко к нашей современности, выраженной словами Иосифа Бродского «Дева тешит до известного предела — / дальше локтя не пойдешь или колена…»!

В токугавской Японии Ихара как будто с маниакальным упорством снова и снова заклинал современников: «И на прекрасную женщину, и на прекрасный вид долго смотреть надоедает…» Шутил? Вполне возможно. Но в его «шутках» есть большая доля правды и результаты внимательного наблюдения за бытовой стороной жизни — презираемой ранее, но важной теперь: «Так и жена бывает хороша, пока она, еще смущаясь присутствием своего мужа, следит за своей наружностью… А уж когда родится ребенок, она и вовсе не думает о том, чтобы нравиться своему мужу. Да, скажешь невольно: женщина — пренеприятнейшее существо! Но без нее не проживешь на свете…»

Сохранилось ли такое восприятие женщины сейчас? Скорее нет, чем да. А вот среди наших соотечественников, если верить Интернету, такие настроения вполне распространены. Даже среди самих женщин, как ни странно. Психологическая готовность самих японцев перестраиваться в своих понятиях и воспринимать очень многие оттенки любви, интимной жизни и вообще отношения к слабому полу позволяет им сравнительно легко адаптироваться к самым разным взглядам на проблему. Современные образованные японцы клянутся в любви к русской литературе, а ведь в «Гранатовом браслете» русский классик писал о совершенно ином отношении к женщине: «Почти каждая женщина способна в любви на самый высокий героизм… Для нее, если она любит, любовь заключает весь смысл жизни — всю вселенную». Но разумеется, двести лет назад в Японии не было иных вариантов, кроме: «Нет существа более слабого душевно, чем женщина!» И наверняка русскую литературу XIX века средневековые японцы сочли бы